Матч за звание чемпиона мира 1896/1897

Матч состоялся в центре города, в доме Московского медицинского общества на Большой Дмитровке, известном также как дом Элисса (ныне дом № 32), где находился шахматный кружок. На тот момент это было единственное в Москве здание с электрическим светом. Линдер писал - "Матч проходил в красивом двухэтажном каменном особняке с двумя балконами на втором этаже в просторном зале с высокими потолками и мезонином."

Встреча стала возможна благодаря московским купцам, в том числе известному шахматному меценату миллионеру Михаилу Николаевичу Бостанжогло, выделивших 3000 рублей на призовой фонд матча (2000 - победителю, 1000 - проигравшему). Кроме того, Ласкер и Стейниц сделали личную ставку в 500 рублей, в результате чего выигрыш победителя увеличился до 2500.

После матча у Стейница случился психический приступ. Психотерапия находилась тогда в зачаточном состоянии, и Стейницу приходилось самому справляться с припадками. По-видимому, в Москве случился очень сильный припадок. Почва для него была достаточная: не только проигрыш матча, но и общие условия жизни в Москве. «Это может показаться странным, но в России нельзя получить холодной воды и достаточно проветренного помещения; когда я попросил немного льда, мне сказали, что запасы льда у них ничтожные и нужны для кухни, а свежего льда еще не привезли», - писал Стейниц в письме из Москвы 17 декабря 1896 года.

После матча его отвезли в Морозовскую психиатрическую клинику, где он утверждал, что умеет говорить по телефону без проводов, и что он чемпион мира по шахматам.
Его задержали в больнице, надели смирительную рубаху, стали лечить теплыми ваннами, чего Стейниц, как кнейпианец (в конце века в моде был не имевший научного значения метод лечения холодной водой Кнейпа), совершенно не выносил, лишили его, страстного курильщика, табака и вдобавок считали, что он выдает себя за знаменитого шахматиста Стейница! Было от чего действительно с ума сойти! И возможно, что первые дни в лечебнице он действительно был в ненормальном состоянии.

В конце концов ему удалось доказать, что он - Стейниц (бумаг у него, очевидно, не было). Рассказывают, что его узнал какой-то студент-практикант, игравший в шахматы, и то после того, как Стейниц выиграл у него партию с дачей ладьи вперед - можно полагать, что эту партию Стейниц играл очень старательно. Положение его после этого открытия несколько улучшилось, но все же его держали в лечебнице.
«Однажды к нему явился американский консул, - передает Бахман и сообщил, что он ничего не может сделать для освобождения Стейница, что его дело рассматривается русским правительством, которое само, на основании заключения врачей, должно решить, сумасшедший он или здоровый. Директор же лечебницы говорил Стейницу, что только консул, отправивший его в лечебницу, может взять его обратно».

Была, очевидно, приведена в действие машина бездушного российского бюрократизма. Но характерно, что никто из московских или заграничных друзей Стейница не счел нужным помочь ему, вмешаться, хотя слухи, что со Стейницем неблагополучно, доходили до заграницы. В февральском номере «Deutsche Schachzeitung», влиятельном шахматном органе, редактировавшемся Таррашем, была помещена следующая заметка: «Если поступающие с разных сторон сообщения справедливы, то Вильгельм Стейниц на самом деле сошел с ума». И все. Тарраш, клявшийся именем Стейница, не счел нужным не то что вмешаться, а даже проверить эти сообщения.

В то же время в лондонском «The Field», где Стейниц вел свои знаменитые шахматные обзоры, положившие начало созданию современной теории шахматной игры, появилось открытое письмо Ласкера, также прекрасно характеризующее отношение к Стейницу и вообще положение шахматиста-профессионала в условиях капиталистической культуры.
Письмо гласило: «М.Г. Обращаюсь через посредство вашего знаменитого шахматного отдела с просьбой помочь добровольными пожертвованиями несчастному старому человеку, впавшему в Москве в душевное расстройство. Громадные шахматные заслуги Стейница хорошо известны, и шахматный мир должен был бы позаботиться о нем и его семействе в его нынешнем положении, хотя бы в знак признания его заслуг. Я слыхал, что у Стейница было много противников, но я надеюсь, что его несчастье сделает милосердными его бывших врагов и что его почитатели проявят свою благотворительность». Конечно, Ласкер предпочел бы писать другим тоном, но он-то умел оценить положение. Нам неизвестно, как было встречено воззвание Ласкера. Другой сбор, организованный «Deutcshe Schachzeitung», дал за два месяца смехотворные 45 марок!

Но не понадобились эти 45 марок. По истечении месяца с лишним Стейниц все же сумел освободиться (12 марта) из своего московского заключения. Говорили, что последним аргументом, убедившим врачей в его полной нормальности, была его фраза: «Ведь как еврей я вообще не имею права жительства в Москве, так вышлите же меня отсюда». Чувства юмора Стейниц, очевидно, не потерял. Он успел еще сыграть в Москве две консультационные партии и наконец покинул этот город, убедившись, что ему в жизни некуда больше торопиться и, пожалуй, нечего делать.